По ту сторону рассвета - Страница 104

104

— Айменел… Скажи, а вот если бы мир не был искажен… Мои померли бы от оспы или нет?

Эльф на какое-то время закусил губу, размышляя. Потом сказал:

— В писаниях Румила говорится, что в мелодии Творения тема людей зазвучала после того как Моргот во второй раз исказил Песнь. Одни думают — именно этой теме суждено преодолеть искаженную тему Мелькора. Люди созданы для борьбы с Искажением, и, не будь Искажения, они бы не появились, Создатель ограничился бы эльфами. Но есть и другие, Государь Финрод в их числе, кто полагает, что «после» — не всегда значит «вследствие». Люди появились после Искажения, но задуманы были изначально. Кто прав — я не знаю, и никто не знает — кроме Единого. Но у меня как-то лежит душа ко второму толкованию. Может быть, потому что первое дает иным людям основания возносить Морготу хвалы. Так вот, в первом случае — твои родные не умерли бы от болезни, так как просто не появились бы на свет, или появились бы эльфами, по роду своему не подверженными заразной болезни. Во втором случае — твои родные, скорее всего, тоже не умерли бы, так как их тела оказались бы не искажены, не отмечены Падением. В любом случае — изменение, которым так хвалится Мелькор, принесло тебе только беду.

Гили по привычке хотел было почесать в затылке, но наткнулся рукой на шлем. По правде говоря, эта штука ему здорово мешала, хоть после вчерашнего он как-то даже не решался заговорить о ее бесполезности. Но вот сосредоточиться она не давала, а Гили чувствовал, что разговор довольно далеко ушел от начальной точки.

— Ну ладно, — сказал он. — Ты меня еще ни разу не обманывал, так чего бы сейчас начал. Докладно так все объяснил и понятно. Но что ярн Берен тупее меня — это вряд ли. Он же, небось, сам все эти вещи знает не хуже вас.

— А-а, в том-то и дело… Он знает их не хуже нас, и он ingolemo по складу ума. В нем есть мудрость. Но в иных вопросах он, как и ты, может положиться только на слово против слова. Наше слово против их слова. И там, где тебе приходит в голову одно возражение, ему приходит в голову десять. Но он сам же и опровергает их. То, что он пережил, убеждает его в его — и нашей — правоте. Но эта Книга, по его словам, обладает каким-то очарованием, заставляющим чувственно переживать другое. А лорд Берен привык доверять своим чувствам, привык к тому, что чувственный опыт согласован с разумом. Но при чтении этой книги разум говорит ему одно, а чувства — другое…

— А, понял, — сказал Гили. — Это все равно что глазами видеть грушу, откусить кусок, и на вкус почувствовать орех.

Тут им пришлось прервать разговор, потому что впереди дорога снова была завалена вывороченными деревьями.

* * *

По словам Лауральдо, они должны были бы достигнуть Амон Химринг через два дня, а завтра оказаться уже в Химладе и встретиться с пограничной стражей феанорингов.

— К тому времени, — сказал Берен, — от моей задницы начнут отскакивать кованые болты самострелов.

Лауральдо засмеялся и поделился несколькими соображениями насчет того, как в этом случае лучше встречать возможного врага: лицом к лицу или как-то иначе.

Он был весел, но не так, как Нэндил. Тот был весел от того, что весь был цельный, а Лауральдо был весел, но надтреснут внутри. Его отличала бесшабашность и показное легкомыслие, свойственные многим эльфам, идущим за сыновьями Феанора. Так легкомысленны и насмешливы напоказ люди, носящие в себе какую-то глубокую рану. Те, кому хочется забыться. Те, кто страдает, но боится сострадания и изо всех сил показывает, что страдание ему неведомо. Они горячо кидаются на поиски приключений и любят о них со смехом рассказывать, но на самом деле ищут смерти. Берен и сам был таким до встречи с Лютиэн. Как подружились Лауральдо и молчальник Лоссар — загадка, но они подходили друг другу как пламя светильнику. Лауральдо говорил обо всем и ни о чем со всеми — но только с Лоссаром он мог молчать. Тот не произносил ни слова — но Лауральдо в его присутствии не тяготила тишина. Он переставал насмешничать над миром, потому что переставал его бояться.

На ночь отряд остановился у берега одного из ручьев, которые потом, на равнине, сливаются в Эсгалдуин. Лауральдо, Аэглос, Лоссар и Берен обыскали округу — нет ли паучьих нор — и дошли до истока ручья, чтобы убедиться, что воду из него можно пить. Взятая с собой уже подходила к концу.

Здесь было опаснее, чем на месте прошлой ночевки. Голые камни там нагоняли тоску, а здесь было больше растений и далеко не все деревья вырвал ураган — но среди голых камней, где ничто не растет и не живет, и пауку нечего делать — нет добычи. А здесь, где начала попадаться обычная лесная живность, могли попадаться и пауки.

Нэндилу было еще плохо после вчерашнего, Эдрахил тоже выглядел бледноватым от потери крови. Как и все эльфы, он умел сам себе останавливать кровь одним желанием, и позволил ей стечь только потому, что опасался яда — есть у орков такой подлый обычай. Но, поскольку к драке они нарочно не готовились, отравой клинки смазать не успели. Весь день он чуть ли не спал в седле, а вечером только выпил винную настойку на травах, и снова заснул, едва коснулся головой своей седельной сумки.

Финрод предложил засветло начертить sarat — охранный знак вокруг лагеря. Против разумного существа такой sarat не помог бы, но дикое животное или паука отпугивал. Однако была одна подробность — никто после начертания не должен покидать пределы круга. Поэтому эльфы слегка заколебались: их вообще мучила невозможность уединения, а тут пришлось бы ходить в одни и те же кусты, да еще чуть ли не на виду у всех. Но Берен напомнил о том паучище, которого ему случилось зарубить здесь поблизости, и его голос все решил. Финрод пожертвовал фунтом муки — рассыпал его кругом, в линию. И уже по ней, по муке, принялся чертить острием своего ножа. Это заняло у него все время до темноты и здорово утомило.

104