По ту сторону рассвета - Страница 106

106

«Что бы ни делал?»

«Нет! Кто делает Морготову работу — тот за Моргота.»

«А еще что ты понял?»

«Моргот хочет взять человека не на то, что в нем есть злого, а на то, что в нем есть доброго. Это хорошо. Это значит, что доброго в нас все же больше, чем злого, и оно вернее, если даже Моргот на него делает ставку. А с другой руки — огорчает меня то, что даже доброе Моргот норовит использовать себе на корысть…»

«А еще что?»

«А еще, Государь, что осанвэ — очень хорошая штука, раз позволяет одновременно говорить и грызть орехи…»

Финрод беззвучно засмеялся. И вдруг — словно холодный ветер пронесся над ними. Все трое бодрствовавших вскочили. Лошади забеспокоились, Руско дернулся во сне и простонал:

— Мама! — но не проснулся.

Менельдур выпрямился, меч его выскользнул из ножен. Во тьме лезвие слегка отсвечивало голубоватым сиянием, таким же светом переливалось лезвие Дагмора, разгораясь все ярче. Менельдур обернулся к Королю — Финрод стоял чуть позади Берена — и оба услышали его безмолвный вопрос: поднимать тревогу? В ответ Финрод сделал знак: не нужно — и показал на лошадей, а потом — на спящего Эллуина. Менельдур бесшумно соскочил с камня и еще через мгновение оба были там, где к кустам привязали коней.

Берен с королем оглядывались, спина к спине. Менельдур и Эллуин успокаивали лошадей. Темнота вокруг лагеря не нарушалась ничем — лишь малое пространство освещали клинки, горящие все ярче. Лошади всхрапывали и беспокойно перебирали копытами. Знак нельзя было прорвать снаружи, но можно — изнутри. У Берена сердце ушло в живот, когда раздался тихий шорох гальки, по которой ступали бесчисленные лапы. До того он не знал, куда смотреть — но теперь обернулся на скрежет камешков. И в том месте ночь была темнее, чем везде. Клочок тьмы шевелился и рос, затем пахнуло смрадом — словно всю дрянь мира собрали в одном месте — и тварь очутилась у черты. Глаза ее — сколько их было? — горели бледной зеленью, суставчатые лапы перебирали на месте — ничтожным своим умишком тварь не могла понять, что же не пускает ее.

Глаза твари горели на уровне живота Берена — значит, вся она была ростом с осла. Берен зарубил бы ее и один, если, конечно, его не скрутило бы в рвоте — от одного ее запаха съеденные на ужин орехи запросились наружу. Столетней гнилью несло от этой твари, и мертвого в ней было больше, чем живого…

Она приползла сюда на запах людей и лошадей — но не могла понять, откуда он шел. Знак удерживал ее, и она сновала вдоль границы круга, не смея на него ступить, не видя эльфов и людей, глядя насквозь, хотя любое разумное создание увидело бы их ясно, как днем — мечи раскалились до иссиня-белого сияния.

— Убить ее? — спросил Берен.

— Нет, — тихо сказал Финрод. — Сейчас она уберется сама.

И верно — тварь переползла через камень в стороне от круга и исчезла в темноте. Стражи услышали как она шлепает по ручью. Лезвия мечей вскоре угасли.

Менельдур подошел к Берену и молча пожал ему руку.

— В одном проклятая Книга не врет, — сказал он. — Это — действительно сама ненасытная Пустота.

Больше ничего не происходило — ни в эту ночь, ни в следующий за ней день. Не считая того, что вечером отряд встретился с большим разъездом эльфийских всадников, которых издалека узнали по белым восьмилучевым звездам на щитах и черно-красным нараменникам. То были рохиры Карантира, и поэтому Финрод представился, но промолчал о том, кто такой Берен. Они не спрашивали, и похоже было, что знали.

Отряд был уже в Химладе.

Глава 7. Маэдрос

Замок на горе Химринг был от подножия до вершины эльфийской постройкой: ряды укреплений скрывали дворец, скромный на вид, но эта скромность подчеркивала совершенство форм и пропорций — так знающая себе цену красавица наряжается в самое простенькое платье, дабы ничто не отвлекало мужской взгляд от главного: ее лица и тела. Замок парил над скальной площадкой с мостом через расщелину, в которую срывался, дробясь о камни радугой, поток ледниковой воды.

— Ох, — в восторге выдохнул оруженосец Берена. Сам Берен уже изрядно притомился к тому времени, и глаза его эту красоту видели, а сердце радоваться уже не могло.

— Да, — сказал оказавшийся рядом Эдрахил. — Нарготронд прекрасен, но он спрятался под землю и не умеет летать… Мы любим строить дворцы, а приходится — крепости…

Эльфы, сопровождавшие гостей, протрубили в рог условным образом — и с той стороны опустили мост.

Рохиры сыновей Феанора знали, кто такой Берен — в этом уже и сомневаться не приходилось. Всю дорогу они ни разу не спросили о нем у Финрода и кого бы то ни было, и старались даже взглядом с ним не встречаться. На счастье, эта часть пути не была долгой: два дня — и вот она, Амон-Химринг.

Горцы жили в долине между Амон-Химринг и холмом Лайат. Берен не мог повидаться с ними прежде, чем предстанет перед лордом Маэдросом, хоть и надеялся, что их позовут.

Гостям приготовили баню и чистое нижнее платье — лорд Маэдрос не пожелал ждать, пока просохнет их одежда, выстиранная женщинами.

Он принял посланников за ужином в малом кругу: Маглор, Амрод (Амрос патрулировал караванную дорогу), высшие начальники дружины — Гельвин, Аларед и Белегонд, и — у Берена сердце подпрыгнуло — конен Гортон и конен Мар-Хардинг, друг Роуэн, мать которого выкормила Берена грудью. Были там и еще двое людей, которых Маэдрос назвал как вождей Улфанга и Бора. Люди эти были смуглы, темноволосы и темноглазы, оба обритые наголо и с бородами, и какое-то время горец различал их только по цвету их странных запашных и безрукавных кафтанов — один был в темно-синем, другой — в темно-красном, цвета вина. В родичах они, как он понял, не состояли, хоть и походили друг на друга как братья. Таких людей — темных и крючконосых — Берен уже много видел, пока проезжал по крепости. «Вастаки», — коротко бросил эльф-проводник, когда ему был задан вопрос.

106