Собака остановилась и сбросила Лютиэн наземь. Капюшон с нее упал, плащ распахнулся…
Она встала. Перед ней были всадники, эльфы, два десятка с небольшим. Одетые в охотничью одежду черного и красного цвета, с копьями и луками в руках. Лютиэн увидела у двоих переброшенную через седло добычу: окровавленные шкуры волков, почти таких же огромных, как поймавший ее белый пес.
Двое всадников, в богатых плащах, восседали на вороных конях чуть впереди всех. Нолдор…
Первый из них был красив. Лютиэн знала, что смертным все эльфы кажутся красивыми, хотя они и находят их красоту слишком женственной. Но этот был красив так, что любой эльф, не задумываясь, назвал бы его прекрасным. Очертания губ, в меру твердых, и глаз, в меру больших, ровного носа и высокого лба, бровей, подобных распластавшимся в прыжке соболям — все было таким, словно сам Феанор или даже Аулэ изваял это. Длинные черные волосы возле лба были собраны в две косы и охватывали голову как бы венком, а остальные густым водопадом сбегали на спину.
Второй был не столь хорош собой, но его живое, выразительное лицо таило огонь. Он был схож чертами лица с первым — Лютиэн поняла, что они братья. Но черты, дивно совершенные у первого, у второго были немного, самую малость, для глаза незаметную, несоразмерны. Глаза могли быть и побольше, нос — покороче, губы — не такие узкие. Может быть, дело в том, что он почти все время щурился и слегка улыбался?
— А я-то думал, зачем Хуан так сорвался с места, — усмехнулся он. — Неожиданная добыча.
Его выговор отдавал металлом, как у всех нолдор, даже у Галадриэль и Финрода поначалу.
— Кто ты, мальчик? — спросил тот, прекрасный. — Назови мне свое имя.
Свою ошибку он понял тут же. Спешился, прижал руку к груди и склонился перед Лютиэн.
— Прошу прощения, госпожа моя. Возможно, тебе легче будет назвать себя, если первым назовусь я. Ты, без сомнения, слышала обо мне и раньше: я — Келегорм, сын Феанора.
— О! — только и нашла что сказать Лютиэн.
— А это, — (второй тоже спешился), — брат мой Куруфин. Мы счастливы приветствовать… — он вопросительно поднял брови.
— Лютиэн Тинувиэль, дочь Тингола, — сказала она, обрадованная встречей.
Она стремилась в Нарготронд — а ведь сыновья Феанора нашли приют именно в Нарготронде после разгрома в Браголлах! Учтивость и красота Келегорма заставили ее забыть о вражде синдар с домом Феанора.
Келегорм от удивления резко выпрямился, и брови его поднялись еще выше.
— Что же ты делаешь здесь одна, без свиты? Куда ты идешь? И кто, — он протянул руку к волосам Лютиэн, но не решился коснуться их, — так тяжко оскорбил тебя?
— Я иду в Нарготронд, — сказала Лютиэн. — Чтобы увидеться с Финродом или Ородретом. И свои волосы обрезала я сама.
— Я слыхал, что люди обрезают волосы в знак жалобы по умершему, — вмешался в разговор Куруфин. — Но впервые вижу эльфийскую деву, последовавшую этому обычаю.
— Считай это жалобой по живому, Куруфин Феаноринг, — Лютиэн взъерошила густую темную «шапочку» своих волос, и вдруг поняла, что это жест, появившийся у нее недавно, похож на жест Берена.
— Я думаю, нам следует продолжить разговор в тепле, за ужином и кубком эля, — сказал Куруфин, поднимаясь в седло.
Келегорм подержал стремя для Лютиэн, потом вскочил на коня позади нее. Всю дорогу он держался так, словно боялся потревожить ее грубым прикосновением и хотя бы дохнуть слишком близко к ней. Он был вовсе не так надменен, этот сын Феанора, как говорила о нем молва.
Кони понеслись галопом; охотничья дружина растянулась вереницей.
— Скажите, эльдар, известно ли вам что-то о Берене, сыне Барахира?
Вопрос услышали только Келегорм и Куруфин. Лютиэн показалось, что братья переглянулись.
— Что именно ты хочешь знать, королевна? — спросил Куруфин. — Мне известно, что он великий воин, молва о его подвигах дошла даже до Скрытого Города.
— Но был ли в Нарогарде он сам? Если вы знаете, то не мучайте меня — это недостойно таких благородных князей!
— Если бы я знал, где искать сына Барахира, я бы сказал тебе, — Куруфин натянул поводья и конь его свернул в сторону.
— Моего брата утомила охота, — извиняясь, сказал Келегорм. — Да и беседовать на полном скаку неудобно. Дай нам сначала добраться до города…
Лютиэн покусывала губы от нетерпения, но молчала. Спина ее скоро устала и Келегорм позволил ей откинуться к нему на грудь. Какое-то время спустя его конь перешел на рысь, а потом — на шаг…
— В чем дело, брат? — повернув коня, Куруфин подъехал к ним.
— Она спит, — третий сын Феанора поднял на брата глаза, до того обращенные на Лютиэн, и в них светилась неизъяснимая нежность.
— О, Элберет… — вырвалось у Куруфина. — Неужели ты…?
— Может быть, — прошептал Келегорм. — Может быть…
Лютиэн не помнила, как ее привезли в Нарготронд. Начала просыпаться, когда Келегорм нес ее вверх по какой-то лестнице. Почувствовав себя в сильных, уверенных руках, спросонья она позвала:
— Берен?
Услышав в ответ короткий вздох, похожий на стон, проснулась окончательно. Ни твердые, и при том нежные руки, ни щекотавшие ей лоб темные волосы Берену не принадлежали.
Огромный серо-белый пес шел по ступеням следом за хозяином. Увидев Лютиэн, он замахал хвостом, точно знаменем.
— Отпусти меня, лорд Келегорм. Я уже могу идти сама.
— Мы пришли, — Келегорм опустил ее на пол и раздвинул занавеси у входа в маленькую комнату.
Эту палату проточила в известняке вода. Промоину в потолке превратили в окно-колодец, заделав слюдой в узорном свинцовом переплете. Стены не украсили ни гобеленами, ни шкурами, потому что камень здесь был чудесных оттенков. Окаменелые раковины виднелись в нем, словно маленькие резные украшения; пол же был устелен соломой. На ложе под балдахином, на богатых покрывалах, лежала женская одежда, а на стене висела вещь дорогая и красивая: стеклянное зеркало размером с небольшой круглый щит.