По ту сторону рассвета - Страница 237

К оглавлению

237

— Это дядя послал тебя петь?

Медные кудри качнулись — парень помотал головой.

— Нет. Я сам… Дома… и не знает никто. Они думают, лучше смерть, чем такой позор…

«Я и сам так думаю, братишка… Да что уж теперь сделаешь!»

— Можешь оставаться до весны.

Рыжая голова снова качнулась в жесте отрицания.

— Что так? Тебе есть куда идти?

Гили промолчал.

— Значит, некуда. И что же ты будешь делать?

— Петь в городе… У хэссамаров… Если позволят.

Берен покосился на Илльо — тот безразлично пожал плечами: пусть попробует.

— От меня как раз сбежал слуга. Останешься на ночь со мной и госпожой Тхурингвэтиль… виноват, Тхуринэйтель, к утру что-нибудь придумаем. Не бойся, этот жирный хряк действительно был здесь единственным извращенцем. К слову, Илльо, кто у нас теперь главный, после того как я прикончил наместника?

— Как ты любишь выражаться, Берен — твою мать. — Илльо сверкнул глазами. — Ты мне все испортил! Завтра, завтра я должен был судить его и казнить принародно, по справедливости!

— По справедливости? — Берен фыркнул. — Много чести собаке.

Полкувшина… Не слишком торопиться… Полкувшина.

Мучительные полчаса…

Есть.

Пошатываясь, он поднялся из-за стола. Ухватился за кресло, чтобы сделать шаг. Поймал удивленный взор Илльо — и это я тут только что так споро рубился? Ага, я. Он самый я.

— Эй ты, рыжий, как тебя там… Фили?

— Гили, сударь.

— Да, Гили. Посвети мне.

Тхуринэйтель вздохнула с облегчением — она не любила сопровождать его туда, куда даже короли ходят пешком. Приятного мало — слушать, как его рвет.

А его и впрямь мутило.

— Слушай и запоминай, Руско, — прошептал он, навалившись на паренька, когда они вышли во двор. — Государь Финрод в плену у Саурона, в заложниках. Саурон думает, что теперь я совсем ручной. Ты останешься здесь дня на три, а потом я тебя поколочу и выгоню. Я должен много тебе рассказать, а ты запомнишь и отправишься в Химринг. Все остается в силе между мной, Маэдросом и Фингоном. Когда они выступят, здесь будет мятеж.

— А Государь? — в ужасе выдохнул Гили, останавливаясь. — А Айменел?

— Молчи, дуралей, — Берен стиснул его плечи, и Гили услышал слезы в голосе лорда. — Молчи…

Глава 14. Зима

Тьма кромешная… Недолго и свалиться вниз, сломав шею. Вот было бы обидно…

Да нет, чушь. Он никогда не свалился бы с этих ступенек. Он, ползавший по ним, когда был еще слишком мал, чтобы ходить… Мать рассказывала, что поначалу, взбираясь на эти лестницы на четвереньках, он дрожал как осиновый лист. Дрожал, а все равно лез, и, взобравшись, принимался орать, потому что не знал как спуститься. Мысль о том, что спускаться надо задом вперед, в головенку не входила. Один раз попробовал вперед лицом — и, ясное дело, скатился кубарем… Чудом не погиб и ничего не сломал себе — Валар берегут младенцев и пьяниц.

…А все-таки зря он даже свечи не запалил.

На самом верху голова и плечи уперлись в деревянный створ. Берен приналег, люк сдвинулся — и горец оказался на крыше западной башни.

Светать еще не начало. Отлитые из лунного олова, белели горы. Покатые, мохнатые спины Эмин-на-Тон, не шевелясь, застыли под снегом, точно медведи в берлогах. Во все остальные стороны тянулась и пропадала во мраке лесистая долина — и Берен мог только знать, но не мог видеть, как на западе пики Криссаэгрим вспарывают отвисшие животы снежных туч; как на юге Эред Горгор вонзаются в густую синь; как на Востоке Гвайр громоздят гранит на гранит, выстраивая невысокую, но отвесную стену. Дортонион, сердце Белерианда, сам по себе был крепостью. Финрод это знал, доверяя его во владение своим братьям, и знал Саурон, вторгаясь сюда после того, как передовые заставы на Ард-Гален смел огонь. Пока темные сидят в Дортонионе, эльфы ничего не сделают. Отобьют атаку Саурона на Хитлум — он подготовит еще одну. И еще одну… Столько, сколько нужно — укрепившись за стенами этих гор, наглухо закрыв Ущелье Сириона, надежно защищая два прохода, через которые только и можно провести войско: Анах и Ладрос.

Саурон начал строить оборонительные укрепления в разломе Анах и отстраивать замок Кэллаган — но потом понял, что людей ему не хватит для наступления, и обе стройки забросил, ограничившись тем, что в Анах обрушил в одном месте дорогу, а при Кэллагане обновил укрепления Барахира. Но даже так — туго придется тем, кто будет вести сюда войска, если не…

Если защитникам этих долин не ударят в спину.

Берен усмехнулся, вспомнив, как он додумался до своего же собственного плана. Однако и тогда, и сейчас, в плане было слабое место, которого он, размышляя летом, не брал в счет.

Заложники на Тол-ин-Гаурхот.

Самое смешное было то, что он и вправду не нарушал договора — ведь тот был недействителен, Берен подписывал его якобы «в здравом уме и твердой памяти», а на самом-то деле было не так… Но вряд ли Саурон обратит внимание на этакую крючкотворскую тонкость. Вот Берен и взобрался в эту черную рань на башню, не запалив даже плохонького светильника — позавчера Тхурингвэтиль, насосавшись его крови, опять улетела к хозяину, рыцарята спят, а в тишине и в холоде зимнего утра хорошо думается. Нужно только слегка приложиться к фляге…

Берен откупорил фляжку, плеснул себе в рот, и, зажевав вино горстью снега, сообразил: а ведь он и в самом деле нуждается в выпивке. Не прикидывается, а нуждается.

Он вспотел, хотя даже под меховым плащом было совсем не жарко. Вот с какой стороны он и не ждал опасности. Он боялся чего угодно: что Илльо или Тхурингвэтиль проникнут в его мысли, что Руско поймают черные или под горячую руку казнит Маэдрос, что за какой-то его мгновенный промах кто-то из заложников заплатит головой — и вот об этом только он ни разу не подумал: что к тому времени, как надо будет действовать, он вправду сопьется.

237