Это была единственная возможность: прорвать эльфийскую оборону и уничтожить осадную машину, после чего — отступить, закрыться в замке и ждать подкрепления из Аст-Ахэ. Но затея не удалась: из верхнего покоя башни Гортхауэр видел, что конница увязла в эльфийской обороне. Оставалась еще маленькая надежда на то, что совместными усилиями рыцарей Аст-Ахэ и пехотинцев удастся эту оборону проломить, но…
Опасность возникла совсем в другом месте. По реке, плыло хитрое сооружение из соединенных веревками винных бочек, похожее на огромную гусеницу, на «голове» которой установлен большой сбитый из досок щит — от стрел и болтов со стен, грозящих плотогонам. Гортхауэр понял, что будет дальше: когда «голова» войдет в канавку плавучего моста, «хвост» за канаты притянут к берегу, а потом бросят на бочки широкие доски и побегут по ним — четверо в ряд… Кто же это у них там такой умный? Фингон? Хурин?
Дружное «Й-йэхх!» на стенах — орудийные команды рванули рычаги. Камни, способные потопить лодку, не разбивали бочки, попадая в них — вода смягчала удары, по округлым бокам камни соскальзывали, и даже если бы удалось разбить одну бочку, плот остался бы на плаву. Щит, за которым укрывались плотогоны, был достаточно крепок. Гортхауэр отдал команду беречь снаряды до причаливания плавучего моста — обстрел обретет смысл, когда по мосткам тесно побегут враги.
Устроить вылазку в ту сторону было невозможно: сил не хватит. Оставалось одно: стрелять со стен, по крутой дуге, стараясь достать плотогонов сверху.
Гортхауэр отдал лучникам приказ и те изготовились, ожидая, пока плот подплывет на расстояние выстрела.
В бою бывают такие минуты, когда командующий может только ждать, чем кончится дело. И Гортхауэр ждал.
В бою бывают такие минуты, когда командующий может только рубиться вместе с другими, надеясь на лучшее, а там — будь что будет. И Артанор рубился, разя направо и налево. Он боялся двух вещей: что их оборона будет пробита и черные сумеют разрушить орудие — и что Саурон отзовет свое войско слишком рано, прежде чем Хурин перебросит своих людей на Остров. А значит — нужно дразнить его ложной надеждой, и до последнего беречь спрятанное в зарослях засадное знамя.
О, это было тяжко. Рохиры Моргота не ведали ни страха, ни боли.
Почувствовав усталость, он позволил подменить себя в первых рядах, отступил назад, прикрываясь щитом, поднялся по склону, оказавшись слегка над схваткой, и огляделся. Замок заслонял от него происходящее на другом берегу Острова. Зато другой берег просматривался с того места, где устанавливали орудие, и Артанор задолго до начала боя отдал приказ: просигналить засадному знамени, как только Хурин будет готов.
Правда, если оборона эльфов будет здесь опрокинута — засадное знамя вступит в битву, не дожидаясь сигнала…
Артанор спрятал голову за щит, повинуясь какому-то наитию — и в щит тут же вонзились две стрелы. Третья ударила его в ногу, но соскользнула по ноговице. Один из лучников ответил морготовым стрелкам, но сам упал, раненый. Артанор передал свой щит оруженосцу и взял из рук раненого лук. Его называли «Орочьим мечом» но и с луком он умел обращаться неплохо.
Все было кончено с волками. Шесть трупов валялись на площадке, четверо уползли, израненные, троих потом нашли поблизости, а четвертый исчез. Но это было уже после того, как Раудан с криком: «Mahta Hisilome!» выдернул из земли копье с привязанным к древку полотнищем знамени и, снова взобравшись на орудие, несколько раз помахал, описывая круги, широким платом красного шелка.
И Лютиэн увидела, как из ближайшего леса бегут вниз по склону нолдор в полном доспехе, со щитами и копьями. Они шли уже в наступление, и командир морготовской конницы понял, что не устоит. Он потерял много людей и лошадей, и если бы его отряд был сейчас разбит окончательно, то Саурону некого было бы послать на защиту других ворот — тех, к которым мост проложил Хурин. Несколько черных рыцарей остались на мостках, а за их спиной подняли мост и закрыли ворота. Эльфы старались прорваться к замку быстрее, чем мост будет поднят — но смертники защищались очень храбро и умело. Теперь Саурон был загнан в ловушку — но эта ловушка служила ему и укрытием. Крепким, почти неприступным.
Войско Хурина переправлялось по плавучему мосту под градом камней. Людей было много, больше, чем эльфов Артанора, и если даже камень сшибал кого-то мертвым в воду, в бегущих по мосту рядах людей не делалось бреши. Берег острова, куда высаживался Хурин, был песчаным и пологим, не таким, как другой, где стоял Артанор. И последние из людей несли с собой вязанки хвороста.
— Они хотят поджечь речные ворота Тол-и-Нгаурхот, — сказал старшина мастеров. — Раудан, беги к Каримбэ, скажи ему: это плохая затея. Они заплатят многими жизнями, а толку не будет: в Речном Дворе есть еще одни ворота, крепче первых. Пусть пошлет им весть.
— А можно я? — спросила Лютиэн.
— Почему?
— Раудан может помочь вам в работе; я — нет. Я лишняя здесь.
Старшина нолдор заколебался.
— Со мной Хуан — разве может мне угрожать большая опасность, чем другим? — настаивала она. Этот довод подействовал.
— Беги, — согласился нолдо. — И возвращайся.
Лютиэн вскочила на спину Хуану, и пес огромными скачками понесся по склону вниз.
— Повелитель, — плакал Сэльо, лаская истерзанную шкуру Драуглуина. — Повелитель…
— Прекрати хныкать, — оборвал его Гортхауэр.
Огромный волк, сын прекрасной и сильной Драуглин, подыхал на брусчатке Волчьего Двора. Положив ладонь ему на голову, Гортхауэр разглядел запечатлевшийся в убогом сознании твари образ — здоровенный жемчужно-серый волкодав из своры Оромэ.