По ту сторону рассвета - Страница 334

334

Он запнулся, но после длинного вздоха продолжил:

— И страшно мне, Берен — так страшно, хоть вой… Я не боюсь того, что случится со мной, я боюсь… Ты не поверишь — боюсь оглянуться. Что-то у меня за спиной такое, о чем даже думать неохота… Я этот сон видел трижды, и на другой и третий раз думал — совладаю с собой, оглянусь непременно… Не смог…

— Сможешь, — тихо, но твердо сказал Берен. — Ты оглянешься и посмотришь ему в глаза, и найдешь, что ему сказать…

— Кому? — уже зная ответ, спросил Хурин.

— Морготу… Тому, кто у тебя за спиной… За спиной у всех нас…

Он вдруг посмотрел себе под ноги, и лицо его изменилось, словно он увидел что-то ужасное. Он бросил взгляд на север, и побледнел, и страх опять отразился в его глазах. Потом он посмотрел на восток, и смотрел туда дольше, а затем снова опустил глаза — и поднял их к западу с надеждой и мольбой. Но и там словно бы виднелось что-то, что погасило надежду в его глазах. Он ненадолго сомкнул веки, а потом повернулся и пошел прочь.

Хурин остался стоять на кургане. Потрясенный, он не мог двинуться, и с усилием поднял руку, чтобы вытереть пот со лба.

Берен спустился к плавучему мосту, но не ступил на него, а вошел в реку по колено и плеснул себе в лицо водой. И до Хурина дошло: он сказал не только то, чего Хурин никак не думал услышать, но чего Берен и сам никак не думал говорить. И сказанное ошарашило его не меньше, чем Хурина. Толкователь оказался поражен своим же толкованием.

Берен поднялся на мост, перешел на другой берег и свернул в свой лагерь. И лишь когда он скрылся из виду, Хурин смог двинуться с места.

* * *

В это утро Даэйрет твердо решила утопиться. Жить дальше сил не было, и если раньше она завидовала тем, кто мог отдать свои души Учителю, то теперь радовалась, что лишена такой возможности. Однако нужно было что-то делать с собой. Ведь вся ее жизнь была в Учителе, а Учитель сказал: кто слушает Гортхауэра — слушает меня. А Гортхауэр оказался… Даэйрет могла не верить Берену, могла не верить эльфам, могла не верить другим людям — но собственным глазам и собственному сердцу она не поверить не могла. Гортхауэр оказался чудовищем. Убийцей еще похлеще, чем Берен.

Она своими глазами видела, как готовили к погребению тела эльфов. То, что оставалось от них. Своими ушами слышала захлебывающиеся оправдания пленного Сэльо — и ничуточки не пожалела о нем, когда один из эльфов взмахнул своим мечом… Кормить волков людьми… нет, это не могло быть сделано по приказу Гортхауэра, ведь Учитель сказал, что Гортхауэр — это его Руки, его Голос… А Учитель — самый добрый на свете, принявший на себя всю боль этого мира… Нет, нет, Сэльо врал… Но тогда получается, что Гортхауэр глуп, что за его спиной орки и волчий мастер делали что хотели… Одно из двух — Гортхауэр, первый и любимый Ученик — дурак или подлец. Но как Учитель мог не распознать дурака или подлеца? Он безмерно доверчив, он может быть обманут — обманул же его негодяй Курумо… Однако если Учителя эта ошибка ничему не научила — получается, что он тоже…

От всех этих мыслей голова прост разламывалась и разрывалось сердце. А главное — ей не с кем было поделиться. Не с эльфами же. И не с Нимросом. Если бы жив был Руско, она могла бы ему рассказать… Он, может, и не посоветовал бы ничего путного, и утешить бы не смог, но не стал бы ни презирать, ни смеяться.

Утром она спустилась к реке, вроде бы за водой, к присмотренной загодя быстрине. Там был обрыв, над которым нависала ива, и сразу под ней начиналась глубина. Даэйрет не умела плавать, а Сирион — река быстрая, и она в мгновение окажется отнесенной от берега со свисающими над водой ветвями. Решимости нужно ровно столько, чтобы разжать пальцы, сжимающие ветку… Ну! Еще чуть-чуть! Немножко!!!

Она отшатнулась от бегущей внизу воды и упала на колени, выворачиваясь наизнанку в приступе рвоты. Вчера было то же самое. Вчера ее тошнило с самого утра. Просто ужас какой-то. Умирать, чувствуя вкус собственной желчи… Нет, это мерзко. Это совсем не похоже на те описания героической и мученической смерти, которые были в ходу в Аст-Ахэ. Герой может страдать от боли — но не от поноса…

— Похоже, что ты не справишься, — услышала она голос над собой. — Я наберу воды.

У эльфа, который это сказал, было истощенное, заострившееся лицо и темные, коротко стриженые волосы. Даэйрет чувствовала себя слишком плохо, чтобы спорить с ним из-за ведра.

Эльф склонился над водой, почти повис на ветке, ловко зачерпнул ведром из потока.

— Ты выбрала хорошее место, adaneth, — улыбнулся он. — Здесь, на глубокой быстрине — чистая вода. Попей и сполосни рот.

И опять было глупо спорить, а главное — ей и в самом деле требовалось сполоснуть рот.

Вдвоем они поднялись в лагерь.

Освобожденные узники встали лагерем отдельно, не с эльфами и не с людьми. Они все были ранены, даже те, кто с виду казались почти здоровыми, как этот нолдо. Каждый носил в себе воспоминание о пережитом ужасе, и, наверное, легче всех приходилось тем двоим Береновым стрелкам, которые еще не оправились от своих ран и за которыми ухаживали почти все, по очереди. Их тела исцелятся, и на этом все самое плохое для них закончится.

Эльф перелил воду из кожаного ведра в котел. Нужно было делать обычные утренние дела. Варить кашу с солониной и травками… Даэйрет знала, что от запаха этой каши ее вытошнит еще раз, как вчера. Почему, ведь каша далеко не плоха?

«Я чем-то отравилась», — подумала она.

Забавная и странная мысль вдруг осенила ее: она окружена эльфами уже несколько дней, а не чувствует того, что ожидала. Удушливая, мертвящая алмазная пыль Валинора, холодные, неизменные формы, застывшие в своем совершенстве — это все оказалось… не про них. Нолдо, севший напротив, чем-то походил на Илльо. Точнее, если бы Илльо провел год в заточении, не видя солнечного света, голодая, подвергаясь унижениям и мукам, и остался бы у него после всего этого шрам, идущий через лоб и левую щеку — они были бы похожи.

334