— Их нельзя осуждать, — опустил голову Нимрос. — Государь Финрод был для нас… не просто королем. Он был король истинный, праведный, обещанный нашим далеким предкам Голосом из Темноты — а этот Голос никогда не лжет. И вот теперь он погиб, положил жизнь за свободу народа, к которому по крови не принадлежал, но который принял под свою руку. Они переживают это как… я не могу тебе объяснить. И одновременно с этой вестью к ним приходит другая — что избранница нашего князя повергла самого Саурона, отомстив за смерть Государя, что она пришла к нам разделить нашу жизнь, что она… дана нам богами вместо него…
— Нимрос! — Лютиэн даже сдержала коня, так возмутилось ее сердце. — Но ты-то знаешь, что я прихожу только для того, чтобы уйти! Что Берен не остановится на своем пути, пока не совершится то, чему должно, а я должна быть с ним? Почему ты молчишь?
— Но что я могу сказать? Те одиннадцать, кто получил исцеление из твоих рук, рассказали своим семьям, как ты жила среди нас, и одно только прикосновение твоей ладони успокаивало боль… Как ты вышла на бой с Тху, как тебя слушается пес богов… Эти слова набрали силу лесного пожара в Бретиле, никто не может их остановить или оспорить. А сейчас ты едешь верхом, прекрасная как солнце в небе, в своем синем платье и в белом плаще… И кто не верил прежде, начинает верить сейчас. Ты приходишь в Дортонион как сама надежда, и кто я такой, чтобы отбирать у них надежду?
— О, Элберет! Ты бард, Нимрос — неужели ты не можешь найти правильные слова?
— Да, я бард, — Нимрос вздохнул. — Меня учил мой отец, и с одиннадцати лет я учусь у эльфов… Я многому у них научился — столь многому, что эльфийская мудрость и человеческая мудрость во мне уже не мирятся между собой. Я понимаю, что ты права, госпожа — но я не понимаю, как они могут быть неправы. Мы так долго скитались, и сражались под чужими знаменами, и просили о милости в чужой земле — и вот теперь мольбы наши оказались услышаны, и кровь лилась не напрасно: солнце снова поднялось над этими горами, и хотя у нас нет Короля — но есть Князь, и есть Королевна… По-человечески все правильно. Все так, как и должно быть. Но по-эльфийски — нет; потому что народ Беора через Сильмарилл присоединился к року Нолдор. Берен обязан сохранить союз с Маэдросом и положиться на добрую волю последнего, беорингам нет иного пути, кроме как победить или погибнуть вместе с нолдор — вот, что говорит мне эльфийская мудрость. Но еще глубже внутри меня, в самой тьме моего сердца, живет еще одно знание… Оно шепчет, что и эльфийская мудрость, и людская в этом деле никуда не годятся. И я боюсь этого голоса, потому что…
— Потому что он никогда не лжет? — подсказала Лютиэн.
Нимрос поднял на нее глаза, в которых промелькнуло что-то похожее на испуг, и без звука, одним выдохом сказал:
— Да.
— Скажи, Нимрос, — Лютиэн тихо стронула коня вперед. — Ты принадлежишь к Людям Древней Надежды?
— Нет. Я не знаюсь, остались ли они в живых. Последними, кого я знаю, были несколько саэндис, которые служат Эстэ и Ниэнне… но в войну их, наверное, истребили всех. Орки ненавидели их. О Древней Надежде я слышал только краем уха. Отец считает, что это бабская сказка, с горя придуманная отчаявшимися для утешения дураков. Единый не может сойти в этот мир. Да и незачем.
— А сам ты как думаешь?
— Не знаю.
Какое-то время они еще ехали медленно и молча. Затем Лютиэн спросила:
— Будут ли такие же почести оказываться мне в ближайших селениях.
— Полагаю, да, — кивнул Нимрос. — По всему Дортониону.
— Тогда я желаю проехать до Каргонда скрытно.
— Ты хочешь посетить Каргонд? Думаешь, ярн Берен все еще там?
— Я знаю, что его там нет, о бард людей, но мне необходимо попасть в Каргонд.
— Твоя воля. Поспешим же тогда, госпожа Соловушка — я знаю, где есть хэссамар, построенный еще при Сауроне для морготовых войск. Не дворец, достойный тебя, но ничего лучше поблизости не найти…
— Вперед, — Лютиэн сжала бока своего коня ногами, и тот, почувствовав посыл, перешел на легкий галоп. Далеко впереди каплей живого серебра носился по склону Хуан…
— Кто? — он ушам своим не поверил.
— Лютиэн Тинувиэль, дочь короля Тингола Серебряного Плаща, — повторил Нимрос. — Примешь ты ее, князь Роуэн Мар-Хардинг, или прикажешь уходить, как побирушке?
— Н-нет, — Хардинг сжал подлокотники своего кресла. — Проведи ее сюда, конечно же, проведи… Нельзя дочь Тингола держать на пороге, что бы там ни было…
Нимрос, разворачиваясь к двери, усмехнулся. Если бы Лютиэн Тинувиэль захотела пройти, не спрашивая позволения — она бы прошла, и никто не смог бы остановить ее.
Кроме Хардинга, в просторной комнате находились еще двое — Белвин, отец Нимроса, и Келлан, один из воевод.
— Твой мальчишка больно смел сделался, — проворчал Хардинг, чтобы скоротать тишину, в которой чувствовалась какая-то угроза. — Хозяином держится, вождем смотрит… Ты — отец, приструни его.
— Похоже, не сумею, — пожал плечами Белвин.
Нимрос вошел, шагнул в сторону от дверей, чтобы не загораживать их, и поклонился входящей.
У Хардинга захватило дух.
Прежде он видел эльфийских женщин — леди Нэрвен Галадриэль с ее маленькой свитой воительниц, жен, сестер и дочерей феанорингов в замке Химринг… Красота их и достоинство вроде бы не должны были бы смущать его… оказаться ему в новинку…
Но здесь!
Лютиэн была ниже ростом, чем женщины нолдор, и волосы ее, недавно остриженные, отросли только до шеи. Но от этого лицо казалось каким-то более ярким, словно луна без обрамления облаков. Белый платок, покрывавший голову и плечи, отброшен был за спину, и точеная, стройная шея королевны была горда, как башня, и два серых глаза девы — как бдительные дозорные с луками наготове. И Хардинг перед этими глазами проглотил все ни к чему не обязывающие слова показного гостеприимства. А вырвалось из его уст то, чего он никак не думал и не желал сказать: