По ту сторону рассвета - Страница 428

428

В моей истории нет Абсолютного Зла. Я вообще не думаю, что оно существует, потому что это на самом деле Ноль. Я также не думаю, что какое-либо разумное существо может полностью обратиться ко злу. Сатана пал. В моем мифе Моргот пал до Творения физического мира. В моей истории Саурон являет пример существа, чья воля преданна злу настолько, насколько это возможно. С ним случилось то же, что и со всеми тиранами: он хотел добра, по крайней мере, даже когда он желал переустроить землю, руководствуясь исключительно с собственными представлениями о должном, он думал о (материальном) благополучии тех, кто эту землю населял. Но он зашел дальше, чем человеческие тираны, в своей гордыне и жажде власти, ибо изначально он был бессмертным (ангельским) духом. Во «Властелине Колец» война идет не за «свободу», хотя, конечно, речь идет и о ней. В моей книге речь идет о Боге, и о том, что поклоняться следует только Ему. Элдар и нуменорцы верили в Эру Единого, истинного Бога, и почитали поклонение кому-либо другому мерзостью перед лицом Его. Саурон же желал стать и Богом и Владыкой, и прислужники его воздавали ему такие почести, а если бы он победил, то он потребовал бы ото всех разумных существ поклоняться ему как Богу и признать его князем мира сего. Так что если бы «Запад» в отчаянии прибег бы к помощи орд орков и с особой жестокостью разорил бы земли тех людей, что состояли в союзе с Сауроном или просто могли бы оказать ему помощь, даже тогда вне всяких сомнений Дело людей Запада осталось бы правым…

Так что вся эта болтовня в рецензиях и в письмах читателей насчет того, насколько хороши мои «хорошие люди», добры ли они и милосердны, и не обижают ли вдовицу (а они, вообще-то, не обижают), — вся эта болтовня не имеет никакого отношения к делу. Некоторые критики пытаются представить меня как человека, еще не избавившегося от подросткового максимализма, и как недалекого ура-патриота, но они умышленно искажают смысл моей книги. Это не мои убеждения, и в книге нет таких идей. Посмотрите на Денетора — разве его образ тому не подтверждение? Я изобразил тех, кто воюет за «правое» дело (хоббитов, Рохиррим, людей Дейла и людей Гондора) такими же, как обыкновенные люди, и отнюдь не лучше. Мир моей книги не «воображаемый», это воображаемый исторический период «Средиземья» — мира, в котором мы все живем (Letter 183).

Творение добра у Толкиена трагично по своей сущности, потому что по причине падения и искажения крайне затруднено. Главное правило в таком мире — не служить Врагу ни под каким соусом и не пользоваться его магией. Человеки и эльфы то и дело оказываются пойманными в ловушку рока, и им приходится выбирать между большим и меньшим злом. Война или смерть. Убить врага или умереть самому. Вот это — трагедия. В противном случае имеет место сентиментальная драма с конфликтом между милым и гадким, но это не случай Толкиена. Да и к нашему миру это не имеет отношения. Человечество не придумало других способов предохранения от зла, кроме отшельничества и созерцательной жизни. Так что по Толкиену не надо искать чистое Добро среди дерущихся с Морготом. Его там нет, и быть не может, и он это знает. Ибо се — человек. Вернее, католик-Толкиен сказал бы — ecce homo.

Католичка Ольга Брилева говорит то же самое. Изображение правой и неправой стороны в ее романе можно принять за развернутый художественный комментарий к вышеприведенному пассажу из письма Толкиена. И та и другая сторона способна на хорошее и на плохое. И тем не менее, одни, пусть грешные и нечистые, на стороне Добра. А другие — на стороне зла. И переодеть одно в другое абсолютно невозможно, потому что личные действия участников войны не способны ни на йоту подвинуть глобальные нравственные координаты. Брилевский Берен — тоже всего лишь человек. Он прекрасно осознает ограниченность собственных возможностей по сотворению благих дел — помните его разговор с Финродом о мудрости? О том, что «принимая то или иное решение, мудрый человек видит, что не может сделать так, чтобы кому-то не повредить и не ранить тем свою совесть». Да, его тянет вниз падение, и Моргот шевелится в его душе — а он шевелится в душе каждого человека. Это, в свете Профессорских идей, даже слишком гласно. Но Ольгин Берен раскаивается в содеянном — и тем сопротивляется злу. Да, он «пиях, и ядох, и паки в пияньство впах, и блевах вечере, а иногда нощию, и на утрие литургисах» (ой, литургисы — это из другой оперы, а впрочем, и весь «Синайский Евлогий» из другой оперы). Да, он «облудословил» Илльо, «матерь нарицая», но человек — грешен. Да, он жесток к врагам — но см. предыдущую фразу. Слугой добра его делают не деяния праведности. Таковым его делают сначала бой со слугами Моргота (то самое оправдание сопротивлением злу), раскаяние и угрызения совести, а потом, после гибели Финрода, вера. А потом — подвиг. И снова раскаяние — уже с Сильмариллом в руке («простите меня, враги мои…»). И снова вера — в неземную Надежду по ту сторону рассвета. «Воздаяние делающему вменяется не по милости, а по долгу; А не делающему, но верующему в Того, Кто оправдывает нечестивого, вера его вменяется в праведность». Кто сказал, что это супротив христианства? Я бы сказала, что для христианского мировоззрения возможен только такой маршрут. И у Ольги он очень реалистично показан.

Берен Толкиена совершил подвиг, Берен Брилевой совершил подвиг и пришел к вере. Держу пари, что в глазах Толкиена такой Берен оказался бы гораздо праведнее Берена из «Сильмариллиона»:-). И Финрод, кстати, тоже:-). Такому Финроду — только под благословение Святого Патрика идти:-). Так что, господа, нужно знать простые вещи и внимательно читать книги. И не будет никаких воздушных тревог, а будет вам щастье:-).

428