По ту сторону рассвета - Страница 170

170

— Значит, ты поимел Лютиэн Тинувиэль? — Саурон снова захохотал. — Много бы я дал, чтобы посмотреть на лицо Тингола в тот миг, когда он узнал, что его дочь спала со смертным!

— Я много о тебе слышал, Гортхауэр, — холодно произнес Финрод. — Что ты убийца, палач, клятвопреступник и оборотень. А ты еще и любитель подглядывать в щелочку.

— Я сказал «лицо Тингола», а не что-то другое. — Саурон вытер рукавом проступившие слезы. — О, Пламя вечное, такого нарочно не придумаешь…

— Я хочу тебе сказать, — прохрипел Берен, — Что я его лица в тот миг не видел и показать не смогу, чем бы ты ни угрожал эльфам. Остальное — да, тут я в твоей воле. Ты что, ни разу не делал этого с женщиной? Или, творя себе hroa, кое о чем подзабыл?

Саурон сделал знак — их с Финродом отпустили.

— Тинувиэль и Сильмарилл, — задумчиво сказал майя, переводя взгляд с одного на другого. — Это слишком невероятно для лжи. Так глупо и нелепо не лжет никто, значит, это — правда. Тингол заносчив, глуп и… неважно. Итак, Серебряный Плащ действительно послал тебя на верную смерть? Действительно потребовал принести Сильмарилл?

Берен молча кивнул.

— А что если мы загоним Тингола в его собственную ловушку?

Вот так это и происходит, понял Берен. Ты не успеваешь вовремя убрать глаза — и на миг в них проглядывает согласие, словно любопытная тетка высовывает нос из окошка. И противник успевает это заметить, и ты уже попался… Предателем ты становишься не тогда, когда вслух принимаешь предложение врага — сначала становишься предателем в сердце своем…

— Тинувиэль… — задумчиво сказал Саурон. — Тинувиэль и Сильмарилл. Я могу дать тебе и то, и другое…

— Берен, — вмешался Финрод, и лицо его было таким, словно на ресницах вот-вот выступит иней. — Мелькор — отец лжи, а ты говоришь с лучшим его учеником.

— Ты говоришь, что мы лжем? — Саурон развернулся к эльфу. — А знаешь, почему ты проиграл наш поединок? Потому что сомневался в своей правоте. Кого имеет право обвинять во лжи тот, кто не верит сам себе? Финдарато Инголдо, ты запутался в собственных сетях. Ну же, будь честен сам перед собой: почему ты занимаешься соединением Берена и Лютиэн, с каких пор ты заделался свахой? Да потому что тебя мучит совесть, ибо ты развалил союз Айканаро и Андрет. Я читал, Финдарато, любопытный трактат, захваченный в Каргонде. Запись твоей беседы с одной старухой… Очень, очень возвышенно — особенно учитывая, что ты не позволил брату жениться на ней… Посмотри, Берен, он прячет глаза!

— Я не прячу глаз, — Финрод впервые проявил какие-то чувства, похожие на гнев. — Просто мне противно, Саурон, смотреть на твою проповедь с ножом у горла. Зачем лицемерить? Ты достаточно унизил нас обоих. Ты можешь добиться от Берена того, чего хочешь, выжать из него все, а потом — убить. Что ж, действуй. Не ищи себе оправданий — ведь ты и так прав в своих глазах, а в наших глазах не будешь прав никогда.

— Говори за себя. Только за себя, Финдарато. Ты торгуешь не своей жизнью, и твое благородство стоит дешево. Даже если я прикончу всех вас — вы пройдете через Чертоги Мандоса и возродитесь в благословенном Амане. А Берен не знает, возродится он или нет, здесь или где-то в кругах иных миров. А если он уйдет в черное ничто, его феа исчезнет без следа? Ты требуешь от него гораздо большей жертвы, чем от себя.

— Берен, запомни: если Саурон обещает тебе ничто после смерти, за службу ему ты получишь именно ничто.

— Фью! — Гортхауэр присвистнул. — Меня, лучшего из учеников Отца Лжи, обвиняют в том, что я сдержу свое слово!

— Ибо это слово очень легко сдержать, Саурон. Ничто — такое добро, которого хватает на всех, — заметил Берен.

— Я хочу обратить твое внимание на то, что разговоры о ничто с одной стороны и об Исцелении с другой не подкреплены ничем. Это исключительно размышления Финрода, изложенные им в «Атрабет». С того света еще никто не возвращался, Берен. Никто не знает, что случается с вами после смерти. Он говорит — вы уходите за пределы Эа, чтобы принять участие в Третьей Теме. Я говорю: это дар моего Учителя, и вы не привязаны к Третьей теме, а вольны творить каждый свою. Он говорит: отдай жизнь за эльфов. Я говорю: бери от жизни все, что можешь. Он обещает спасение после смерти? Я обещаю Сильмарилл при жизни. Через год, ровно через год ты получишь его и отдашь Тинголу, а Финрод и эти десять уйдут на свободу. Все, что мне от тебя нужно — год службы. Не вся жизнь, только год. Я не требую от тебя вассальной верности — только подчинения. Сделка, Берен. Год службы — в обмен на Сильмарилл и свободу эльфов.

— И ты не будешь пытаться найти Нарготронд?

— Плевал я на Нарготронд. Все эти Нарготронды, Гондолины, Дориаты уже обречены. Не мной, не Мелькором — самим ходом истории. Полувеком позже, полувеком раньше — какая разница? Если они будут сидеть в своих горах и не высовываться — они нам не нужны и не опасны. А если они высунутся — мы их накроем в два счета. Мне не нужны сведения о Нарготронде, и я даю тебе слово, что не буду добывать эти сведения. Надо ли добавлять, что в случае твоего отказа именно их добычей я и займусь? По правилу «с паршивой овцы — хоть шерсти клок»? Итак, дай мне слово верно служить в течение года и одного дня — и я клянусь, что, окончив службу, ты получишь Сильмарилл, а эльфы — свободу.

— Что клятва тому, кто уже нарушил другую, — безжизненным голосом сказал Берен. — Давай поступим иначе, Гортхаур. Давай заключим писаный договор, как делают гномы.

Саурон щелкнул пальцами.

— Бумагу и перо!

170