Человек с повязкой на левом глазу принес письменные принадлежности.
— Пиши, — Саурон прошелся вдоль стола. — «Я, Ортхэннер Гортхауэр, Айан'Таэро Айанто Мелькора именем его и во благо Короны Севера заключаю с Береном, сыном Барахира из рода Беора этот договор.
Со своей стороны обязуюсь:
— Не причинять никакого вреда одиннадцати эльфам, которые на год и один день остаются в Тол-и-Нгаурхот пленниками в залог исполнения Береном сыном Барахира его части договора. Обязуюсь содержать их так же, как своих воинов и служащих, не притесняя ни в чем, ограничивая лишь их свободу. Перечисли пленников по именам, Берен, чтобы не было путаницы: уговор есть уговор.
— Финдарато, — послушно проговорил Берен. — Айменел, Эдрахил, Кальмегил, Менельдур, Лауральдо, Вилварин, Эллуин, Аэглос, Нэндил, Лоссар…
— По истечении года и одного дня, считая со дня заключения договора, обязуюсь отпустить всех заложников на свободу, — продолжал Саурон, когда список имен был составлен, а Берен проверил написание. — Если Берен, сын Барахира, выполнит условия договора со своей стороны. Обязуюсь также предоставить Берену, сыну Барахира, один из трех Камней, именуемых Сильмариллами, в его полную и безраздельную собственность, с каковой он может поступать по своему усмотрению, по истечении года и одного дня считая со дня заключения сего договора.
С его же стороны требуется:
— Год и один день служить в Дортонионе в дхол-лэртэ Армии «Хэлгор».
— Я не буду убивать своих людей, — глухо возразил Берен. — Лучше уж…
— Я не настаиваю. Напиши: должность и обязанности Берен сын Барахира волен выбирать по своему усмотрению. Хоть писарем, Берен, хоть кухарем — если гордость позволит, мне все равно. Главное, чтобы ты находился при голове армии.
В случае попытки бегства, самоубийства или бунта со стороны Берена, сына Барахира я, Ортхэннер Гортхауэр, оставляю за собой право поступить с ним и с заложниками по своему усмотрению.
— Дураком меня считаешь, Саурон? Что тебе помешает перебить их на второй же день, обвинив меня в попытке к бегству?
— …Но лишь после того, как вина Берена, сына Барахира, будет установлена при помощи осанвэ. Отказ от осанвэ рассматривается как признание вины.
— А если меня втихаря удавит Болдог, а тебе скажет, что я покончил с собой?
Саурон поднял палец.
— В случае возможного самоубийства допросу с осанвэ будут подвергнуты все окружавшие Берена в последние три дня. Отказ от осанвэ приравнивается к признанию в убийстве.
Свобода передвижения Берена, сына Барахира, в пределах Дортониона не ограничивается никак, но надзиратель, назначенный мной, Ортхэннером Гортхауэром, должен следовать за ним повсюду. Попытка избавиться от надзирателя дольше, чем на полчаса кряду, приравнивается к попытке к бегству, вина или невиновность будут установлены мной при помощи осанвэ. Попытка уклониться от осанвэ рассматривается как признание вины.
Берен, сын Барахира, обязан следовать всюду за дхол-лэртэ Армии «Хэлгор». Отказ приравнивается к попытке бунта.
Берен сын Барахира обязан хранить в тайне существование этого договора. О нем должны знать только он и назначенный мной надзиратель. Нарушение этого пункта договора приравнивается к попытке бунта.
Нарушение мною, Ортхэннером Гортхауэром, хотя бы одного из пунктов договора снимает с Берена, сына Барахира, все его обязательства по этому договору. Обратное также верно — нарушение Береном, сыном Барахира, его обязательств, снимает с меня все обязательства по данному договору. Ниже: Я, Берен, сын Барахира из рода Беорова, будучи в здравом уме и твердой памяти, признаю за собой все обязательства по этому договору. В знак согласия со всеми пунктами договора — вот моя рука.
Саурон взял у одноглазого перо и красивыми, размашистыми знаками Феанора — надстрочные и подстрочные хвостики были непомерной длины — вывел свою подпись. Потом снял с пояса кинжал — дивной работы, острейшее лезвие отсвечивало синевой, две змейки переплетались на рукояти — легонько черкнул по ладони — выступила кровь. Вложив кинжал в ножны, провел большим пальцем по кровавой дорожке, оттиснул отпечаток на бумаге рядом с подписью, пододвинул документ Берену. Писарь протянул перо.
Финрод встретился с Береном глазами — и отвернулся.
Перо клюнуло чернильницу и вывело подпись: Beren ion Barahir.
— Ты левша? — удивился Черный Майя.
— Левша… — подтвердил Берен. — Кривая душа…
Саурон протянул кинжал, лезвие обожгло. Кровь отпечаталась на бумаге прихотливым узором большого пальца.
Канцлер свернул бумажку и засунул в кожаный футляр. Берен налил себе полный кубок вина.
— Поешь, — предложил Саурон.
— Нет… Ортхэннэр Гортхауэр… Есть я не хочу. Я теперь хочу надраться. По-настоящему.
Гортхауэр встретил их на дороге, там, где начинались Ангродовы Гати, проложенные через Топи Сереха. Илльо почувствовал теплую благодарность: до предела занятый Гортхауэр мог послать к ним навстречу кого угодно — Альфанга или Махтаура… А пришел сам…
Дорогой он беспечно, как бы небрежно расспрашивал новоприбывших о делах в Аст-Ахэ, но Илльо видел за этими вопросами больше, чем Гортхауэр хотел показать. Беспокойство.
Велль давно пытался проложить новую гать через топкую трясину недоверия, что пролегла между Учителем и Учеником. Учитель считал, что эльфов следует наконец-то оставить в покое, что после такого жуткого урока, каким была Дагор Бреголлах, они не опасны… Ортхэннэр полагал, что опасность от них перестанет исходить лишь тогда, когда падет последнее из их королевств и лишь разрозненные поселения эльдар останутся в Средиземье. Сыновья Феанаро не успокоятся — а значит, не успокоится Гортхауэр. Велль пытался примирить Ортхэннэра и Мелькора между собой, но не преуспел.