По ту сторону рассвета - Страница 253

253

Он проклинал себя за то, что не может забыть лицо и голос Эрвега. Сколько раз он убивал — вот так, тихо, тайно, бесчестно и страшно — людей, которых он знал, которых он даже когда-то любил? Не менее десяти раз. Но он всегда делал это быстро. Он знал, что если промедлит хоть одно лишнее мгновение, не сможет довести дело до конца. О, если бы он сейчас мог выбрать нож!

Но он не мог. Он не знал, насколько сильно окажется изуродовано тело, и не хотел рисковать.

Он заставлял себя вспомнить о Финроде, о Раутане, о Мэрдигане и его родичах, об эльфах на рудниках в Гвайр и об умиравших от голода детях… обо всех, кто страдал и погибал в ожидании завтрашнего дня…

И даже когда Эрвег перестал биться и дышать, Берен долго не верил себе и не ослаблял хватки. Лишь поняв, что тело остывает под его руками — он позволил себе разжать ладони и утереть со лба пот, заливающий глаза.

Шатаясь, добрел до двери и плотно закрыл ее. Потом вернулся и взялся за сапоги. Но отложил их в сторону и потащил сапоги с Эрвега.

Не нужно было тратить времени на бритье — и то хорошо…

Он надел рубашку Эрвега, пояс, украшения, кафтан — и шапку надвинул чуть ли не на самый нос. Надел перстень-ярлык на средний палец, как носил Эрвег.

Мертвое тело обрядил в свою одежду.

Выдернул чоп из ближней бочки. Подставил флягу и набрал норпейха до самого верха, так, что, когда затыкал — пролилось на пальцы.

Из бочки текло на пол, и под телом Эрвега собиралась лужа.

Помни о Финроде, — сказал он себе, стиснув зубы. Взял из каганца пылающий фитиль — и поднес к луже. Подвал осветился обманчиво холодным, страшным голубым пламенем. Берен отступил от подтекающей под ноги горящей жидкости, вышел из погреба — совсем не той походкой, к которой привыкли новые обитатели Каргонда. Легкий, звонкий шаг Эрвега — это давалось ему легко. Куда труднее было бы подражать походке Илльо.

Он запер дверь — замка не было, но у печи было полно щепок, которые годились в качестве клиньев. Убедившись, что дверь прикрыта плотно — пошел наверх, в комнату, которую Эрвег делил с Соллем и еще одним северянином.

— Не видел Беоринга, Эрви? — спросили его по дороге.

— В нужнике, — Берен назвал самое удаленное от кухни место, и спрашивающий побежал вниз. Не потому что так уж спешил найти его — Берен знал этого парнишку, он всегда передвигался бегом.

Солль раздевался ко сну, его товарищ уже спал. Берен схватил с одежного крюка плащ Эрвега и взял его меч.

— Ты куда? — спросил Солль.

— Потом, — бросил Берен, исчезая за дверью.

Итак, его уже искали, но не слишком рьяно. А потом будет не до этого. Набрасывая плащ, он спустился к конюшне.

Эрвегу принадлежала Астэ, стройная гнедая кобыла, с белыми чулками и белой полосой от лба до носа. Берена она узнала за время их поездок, и ни капли его не испугалась.

Сняв с крюка седло, он положил его на спину лошади.

— Господин? — с дальнего конца заспешил конюх. — Позвольте мне…

Как и все другие, он разглядел в полумраке шапку Эрвега и бороду Эрвега.

— Запасную, — резко оборвал его Берен.

— Какую, господин?

— Любую! — горец скопировал яростный шепот Эрвега. Он не мог настолько изменить голос, чтобы не выдать себя длинной фразой, но короткие и быстро сказанные слова ему удавались.

Конюший убрался, а Берен метнулся к крюкам со сбруей. Там у него был тайник, приготовленный для побега. Среди засмальцованных пустых дорожных вьюков валялся один — не совсем пустой… Берен нащупал добычу не сразу, и на какое-то время губы его онемели при мысли о том, что кто-то нашел и стащил припасы. Если это один из конюшенных рабов, он наверняка сожрет еду, а старинный доспех попытается выменять… и будет за этим занятием пойман, и наверняка расскажет, где он взял то, что взял…

Тут пальцы Берена наткнулись на искомый вьюк и, выдернув его из кучи барахла, он вздохнул с облегчением. Приторочив сумку к седлу, вывел Астэ из денника; конюший уже вел к выходу подседланного Кирьо, смирного и выносливого длинношеего мерина. Берен принял чомбур из его рук, взлетел в седло и стукнул Астэ пяткой, направляя к воротам.

— Открывай! — он сунул привратнику ярлык под самый нос. Грохнул засов, заскрипели створки. Берену стоило некоторого усилия воли выехать со двора шагом и не понестись вскачь, а поехать бережливой ровной рысцой.

Сердце его билось теперь реже, но сильней и ровней. Он наконец заметил то, на что не обращал внимания в последние дни: в Дортонион пришла весна.

Нет, он, конечно, замечал, что дни стали теплей, а дороги раскисли, что в долинах снег сошел, а в горах все чаще обрушивались лавины — но не этим были заняты его голова и сердце. Лишь сейчас он позволил себе ощутить запах травы. Лишь сейчас он смотрел вокруг не прикидывая, какая дорога короче и пройдут ли по ней кони — а просто смотрел вокруг…

Бархатное небо к закату светлело и над горами Криссаэгрим было раскалено докрасна. Орлиные пики бросали тень, накрывавшую весь Моркильский лес и достигавшую тракта. В долинах пошла в рост трава, а в горах то и дело вытаивали и обрушивались с грохотом камни, и снег был прорезан жилками ручьев. Сосны выбросили на кончиках ветвей пучки юных, мягких игл — Берен сорвал один из них, растер в ладони и вдохнул всей грудью хвойный запах. Стланик, облепивший каменистые кручи, зеленел упругими, твердыми клювиками новых листьев.

Берен держал путь на восток, к замку Эйтелингов.

Замок этот отделяли от Каргонда три часа пешего пути, а Берен хотел успеть до темноты — и едва Каргонд скрылся из глаз за поворотом, пустил коней вскачь. Небо над Криссаэгрим еще было горячим и светлым — а зенит уже усыпало звездами, и во всех долинах лежала густая тьма — когда Берен постучал в ворота замка — верней, того, что от него осталось.

253