Замок Эйтелингов в свое время горел, и северяне не сделали ничего для его восстановления, ибо не видели в том никакой оборонной ценности. Замок представлял собой все ту же горскую башню, ныне пустую внутри как гнилой зуб. Худо-бедно восстановили перекрытия второго и третьего поверха, чтобы было где жить и куда складывать сено, в прочем же жилище Эйтелигов было бедней и холодней, чем хижины их бондов.
В щелях ворот мелькнул огонек светильника, и дребезжащий опасливый голос:
— Кто там?
— Именем Айанто Мелькора, — сказал Берен на всякий случай, — Откройте.
Стукнул засов, ворота приоткрылись, и на Берена уставилось старушечье лицо, в морщинах которого тени залегли, казалось, уже навсегда.
— Ярлык покажь, — попросила Раэнет. Берен спешился, откинул башлык и снял шапку.
— Вот мой ярлык, матушка, — сказал он, поднося ее руку со светильником к своему лицу.
Она открыла рот в радостном вскрике, но сумела промолчать.
— Черные есть? — спросил он, входя и вводя лошадей.
— Нету, — мотнула головой Раэнет и задвинула засов.
— А Руско здесь?
— Здесь, здесь. Извелся весь: не ест и не спит.
— Непорядок, — Берен почти на ощупь нашел вход в стойло и ввел коней туда.
— Лорд? — спросил откуда-то из темноты Руско. Голос его слегка дрогнул: похоже, мальчишка боялся поверить сам себе.
— Я, я.
— Так что же, ярн, дождались? — спросила Раэнет. — Сегодня?
— Завтра, если уж совсем точно, — Берен прошел в общую комнату, зацепился коленом за лавку, ругнулся и сел. Руско вырос перед ним из темноты, кутаясь в одеяло и часто, радостно дыша.
— Тебя ищут?
— Сейчас узнаем.
— Разбужу старого, — Раэнет двинулась было за печь, но Берен жестом вернул ее.
— Сыщи мне лучше Рандира, матушка, и Бойна — он назвал имя бонда, который был с ними в деле. — А ты, Руско, поднимись наверх, и глянь в сторону Каргонда — что там?
Маленький, да еще и сгоревший, замок Эйтелингов не был виден из Каргонда: его скрывали леса; зато Каргонд, поднимавшийся на скале над лесом, с равнины и со склонов ближних гор просматривался отлично. Гили поднялся на второй поверх и оттуда — на крытые дерном хлипкие бревна перекрытия. По венцам сгоревших балок дошагал до окна и высунулся, высматривая замок.
Обычно по ночам, когда гасили огни, долго приходилось всматриваться, прежде чем удавалось различить слепое пятно Каргонда на покрытом звездами небе. Но сейчас две башни замка были освещены так, словно там шла гулянка-дым коромыслом.
Да нет же, понял Гили с опозданием. Горит замок. Каргонд горит!
С этой вестью Гили спустился вниз, и Берен, выслушав его, кивнул:
— Значит, меня не ищут, и долго еще им будет не до того.
Снова стукнул засов — и в башню вошли Рандир и Бойн. Оба, увидев Берена, молча преклонили перед ним колено.
— Встаньте, — сказал ярн. — Рандир, подойди ко мне.
Он поднялся навстречу своему вассалу.
— Между нами кровь твоего отца, а мне сейчас нечем уплатить тебе виру. Но если мы победим — примешь ли ты в дар владения Фрекарта?
— Князь, — ответил Рандир с легким поклоном. — Я не торгую кровью родичей. Тех, кто мне должен за кровь, я доселе убивал. Но мой отец погиб ради Государя Финрода, и ради Государя я тебя простил. Да ты и сам наверняка догадался — ведь я помогал тебе всю эту зиму.
Они обнялись. Потом Берен сказал:
— Час настал. Ты, Рандир, как начнет светать, двинешься на север — к Лэймару. Пусть зажигает огни на вершинах, и пусть все, кто хочет стряхнуть с себя это дерьмо, двигаются к Тарн Аэлуин. Бойн, ты зажжешь огонь здесь, на вершине Тунн Бесс, а потом поведешь туда же, к Тарн Аэлуин, тех, кто готов драться. Я жду всех там, где Фреридуин впадает в озеро, в теснине, у переправы.
— Все верные пойдут туда, — проскрипела Раэнет. — Все мужчины, способные убить и зачать, все женщины, кроме тех, кто носит и кормит — все верные этого дома пойдут туда.
Берен обнял ее. Он знал, какому разорению подвергся дом Эйтелингов — всех верных, если не считать стариков, детей и беременных с кормящими, наберется здесь от силы семь человек.
— А мы что будем делать, князь? — спросил Гили, когда Бойн и Рандир вышли.
— Я буду спать до света, — сказал Берен, расстегивая пояс и передавая ему мечи, чтобы он поставил их на лавке в головах спящего. — И ты спи. Потому что впереди у нас нелегкая дорога.
Он напился кислого молока и лег спать, не раздеваясь, не снимая сапог. Раэнет пообещала разбудить его, когда небо станет светлее чем лес, и выполнила обещанное. Берен поднялся и растолкал Руско, а одна из девиц Раэнет — женщины поднимаются рано — принесла им воды умыться. Другая выволокла из-под печки мельницу и принялась за обычный утренний женский труд. Форвег Мар-Эйтелинг проснулся под этот шум и заворчал: в прежние-де времена, когда господские комнаты находились высоко над людскими, можно было поспать чуть подольше, а сейчас девки мелют чуть ли не у него на голове…
— Молчи, старый, — одернула Раэнет. — Посмотри, кто к нам приехал.
— Эла! — Форвег протер кулаком глаза и обнаружил, что Берен не снится ему. — Настал, значит, день… Дождались, значит…
— Дождался, почтенный, дождался, — засмеялся Берен.
Ножом Эрвега Берен сумел-таки выскрестись до нужной гладкости. За зеркало, которого Эйтелинги не имели, был Руско, державший светильник так близко, словно хотел выжечь бороду хозяина, и показывавший, где Берен пропустил клок волос.
Увидев Берена бритым и словно помолодевшим, Форвег даже слегка прослезился, а Раэнет, уже начинавшая слепнуть, позволила себе даже коснуться его лица.